Сегодня малыш впервые засмеялся. Я щекотала его шею, щеку и плечо, а он звонко заливался в ответ. При этом он был такой расслабленный, компанейский и сияющий.

С холодами я перестала носить Олега на прогулку на руках: с тяжелым и объемным малышом далеко не уйдешь, а на скамейке холодно, какой бы захватывающей ни была книжка. Неделю назад мне, наконец, пришел слинг, и, дав покупке отлежаться дня три, я начала крутить намотку. Пока не получается сделать хорошо: то верхний борт болтается, то коленки малыша слишком низко, то натяжение неравномерное, и на прогулке начинает болеть моя спина. Но раз от раза все лучше. Малыш спит в слинге крепче, слаще и дольше, чем на руках и уж тем более в коляске или кроватке: часа полтора-два. Пока с ним болтаемся на районе, но есть план в воскресенье съездить к Вадику и Насте на электричке.

В прошлую субботу приезжали Фатеевы. По сравнению с большеголовым Федей щекастый Олег само изящество. Ах, да: в этот день, 7 октября, я и начала крутить слинг, причем сделала это дважды и оба раза достаточно удачно, так что Маша приняла меня за заправскую слингомаму, хотя это был всего лишь дебют. Ну, трикотажный слинг не в счет.

Малыш становится все более коммуникабельным: смеется, улыбается, увидев игрушку, тянет ручки к ней и пытается схватить, всматривается в лица. Сегодня, например, он впервые нашел меня, сидя в слинге: отклонился и уставился на меня. У него появилась любимая игрушка — сова, льняная погремушка, начиненная вишневыми косточками. Я думала, что у этой самодельной игрушки меньше всего шансов оказаться в любимчиках, но именно с ней Олег играет охотнее всего: она легко ложится в руку, приятная на ощупь, звенит. Еще Олегу вкатывает погремушка-грохотушка, очень шумная. Остальные игрушки привлекают его взгляд, но не даются в ладошку и быстро вызывают его возмущение.

Олег требует все больше моего внимания: я едва могу его оставить с Пашей на час, а порой и этого не могу. Но не только я подстраиваюсь под малышовы нужды, но и на Олега порой можно рассчитывать. Например, он может подождать, пока я что-нибудь сделаю, и не пищать. Или вместе со мной на кухне приготовить что-нибудь, помыть посуду или пропылесосить — все это лежа на куккапуровском кресле или в кровати, разумеется. Или, если я валюсь с ног, Олег может за компанию со мной вздремнуть после кормления. Порой мы с Олегом встаем с постели в час или даже в три дня: семи-восьми до девяти-десяти утра, скажем, у нас тусач, а потом сон-еда-сон до обеда.

Ну и самая главная новость последней недели: Олег стал обходиться без трубочки. Он отлично справляется сам, но только если вовремя взять его в позу. Когда это делать, он сообщает нам сам. Ночью во сне он ворочается, кряхтит и трет лицо руками, а днем я его успешно высаживаю почти каждый раз после еды. Иногда я упускаю момент, и приходится помогать трубой.

Из-за кормления вся моя грудь — от плечей до сосков — напоминает карту рек. Сквозь кожу просвечивают зеленоватые и голубоватые вены: бегут от ключиц к ареолам, соединяются, расходятся. Самая яркая, сиреневатая вена проступила на правой груди у самой ареолы. В первую же неделю кормления я ощутила, что у моего тела изменился состав. Я как будто стала более водянистой, прозрачной, эфемерной. Жизненные соки во мне стали интенсивнее течь и обновляться. Я напоминала себе то ли слезу, то ли каплю своего голубого молока. Я ощутила перемену благодаря тому, что много плакала, но веки мои не отекали, и слезы бежали, как весенний дождик. Слезы, влага в носу и горле, пот — все мои соки стали сладковатыми, легкими, жидкими. Вода не застаивалась во мне. Я была как губка, способная напитаться водой так же легко, как и отдать ее всю до капли.
Вчера мы с Пашей посмотрели «Крылья» Ларисы Шепитько. Очень хорошо. Сегодня Паша снова заболел. Его лихорадило весь день. Сейчас вроде бы лучше.